Из собрания Саввы Ямщикова "Музей друзей"

Хачатрян Л. Р.

Портрет Саввы Ямщикова. 1977.

Бумага, сангина.

79,7х60.

Хачатрян Рудольф Лорисович

Родился в 1937 г., умер в 2007 г., занимался у знаменитого армянского живописца и скульптора Ервана Кочара.

Я никак не могу свыкнуться с мыслью, что Рудика Хачатряна уже нет в живых. Молодые годы, проведённые в тесном общении с этим подлинным сыном суровой горной страны Армении, одним из лучших её художников, вспоминаются мне как праздник. Праздником этим была сама возможность постоянно наблюдать за его виртуозной работой, когда волшебные руки мастера переносили на картон или левкас черты друзей, знакомых, или людей, до того мне неизвестных. Рудик трудился всеотдайно, но никогда не замыкался внутри сложного процесса своего творчества, стараясь разделить своё удовольствие и чувство одерживаемой победы с окружающими. Меня поражала его колоссальная работоспособность, когда над некоторыми портретами на левкасе или натюрмортами он работал по нескольку десятков сеансов. Все они сразу приобретались поклонниками его творчества, становились достоянием крупных музеев в стране и за её пределами. А Рудик ни на минуту не забывал о своей трудовой вахте, успевая гулять с друзьями, воспитывать детей, любить и быть любимым. Я счастлив, что обладаю тремя прекрасными семейными портретами, сделанными Рудиком в моментальном темпе, за считанные минуты, ибо такие его экспромты дорогого стоят.

Шостакович М. Д.

Портрет Саввы Ямщикова

в Доме композиторов. 1965.

Бумажная салфетка, черный карандаш.

11х8 (в свету)

Шостакович Максим Дмитриевич

Родился в 1938 году, окончил Московскую государственную консерваторию.

У Максима Шостаковича, с которым я тесно общался в счастливую пору нашей молодости, руки если не золотые, то умелые в высшем смысле этого слова. При внешней богемности и кажущейся нервной суетливости он мог делать вещи, о которых его друзья и мечтать не смели. Мотоцикл и казавшийся тогда предметом роскоши горбатый «Москвичок» Максим мог починить, не прибегая к помощи специалистов; кулинарные способности пианиста и дирижёра по сей день вспоминают многие из участников наших скромных, но удивительно вкусных застолий. Словом, всё, за что ни брался Максим, делалось профессионально и вызывало у меня глубокое уважение к его природной мастеровитости. Вот и этот мой портрет, нарисованный приятелем на салфетке в ресторане Дома композиторов, я считаю подлинной творческой удачей, храню его и помещаю в виде заставки к своим газетным рубрикам. А вершиной портретных экспромтов Максима, безусловно, является характернейший профиль Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, мастерски схваченный сыном и украшающий афиши и программы концертов великого русского композитора.

Зверев А. Т.

Портрет Саввы Ямщикова. 1978.

Картон, масло.

50х40.

Зверев Анатолий Тимофеевич

Родился в 1931 г., умер в 1986 г., учился (не окончил) в Московском

художественном училище памяти 1905 года

Скажу сразу, с Анатолием Зверевым я практически не общался. Случайные встречи на вернисажах, минутные разговоры в больнице и, как правило, пьяных компаниях, ни к чему не обязывающие остановки на улицах заставляли меня поражаться, как этот неухоженный болезненно возбуждённый, показным экстазом шокирующий собеседника человек виртуозен и мастеровит в своих произведениях, отдельные из которых, увиденные однажды, навсегда остаются в памяти. Меня отнюдь не раздражала зверевская манера держаться на людях и не шокировали его переходящие грань приличия выходки. Большой мастер имеет право жить своей жизнью, не стараясь кому-нибудь подражать, а тем паче подчиняться. Сколько их было, представителей тогдашнего андеграунда, пытавшихся идти в ногу со Зверевым, Харитоновым, Краснопевцевым, Свешниковым, Шварцманом! Один из таких попутчиков — некий Валентин Воробьёв — выпустил недавно толстенную книгу о «героях» неофициальной советс-художественной тусовки. Этот фонтанирующий поток сознания, как ни странно, является энциклопедией никчёмности и пустопорожности раздутого донельзя художественного диссидентства. Правда, рядом с нынешним «постмудерном», сознательно оплёвывающим все забавы мастеров того времени кажутся детскими и безобидными. Мой портрет Анатолий Зверев написал, когда мы ещё не общались лично. Запечатлел со слов приятеля и заставил удивиться почти документальном сходству с оригиналом. Зато дочь мою Марфу Зверев писал с натуры, и все кто этот шедевр видел, восхищаются мастерством художника-виртуоза сумевшего передать обаяние ребёнка с одной ему присущей тонкостью.

Комов О. К.

Савва Ямщиков. 1984.

Бумага, карандаш.

29,5х23 (в свету)

Комов Олег Константинович

Родился в 1932 г., умер в 1994 г., окончил Московский государственный художественный институт им. В.И. Сурикова.

Впервые я увидел работы Олега Комова на академической выставке в Петрозаводске. Это были небольшие скульптуры, поразившие меня живостью, виртуозно схваченным движением и казавшиеся мгновениями, запечатлёнными тонким и наблюдательным глазом мастера. Позднее мы близко сошлись с классиком, не боюсь этого слова, советской скульптуры. Думаю, что наше общение было обоюдопо-лезным: я, наблюдая за работой Олега, познавал сложный мир скульптуры, затаив дыхание, следил за вдохновением и многогранным трудом мастера, а Комов, всегда стремившийся к накоплению историко-художественных свидетельств прошедших времён, глубоко и всерьёз интересовался моими реставрационными поисками и открытиями, иногда делал очень ценные замечания, помогавшие в процессе изучения новых находок.

Россию трудно представить без тверского Пушкина, поставленного Комовым на набережной Волги, сколько бы ни оплёвывали этот шедевр артисты «козаковского разлива». Прекрасен и абсолютно достоверен Венецианов с натурщицей в Вышнем Волочке; незабываемы Лермонтов в Тарханах и Чайковский в Воткинске. Помню, как мои псковские друзья-реставраторы, подзуживаемые почитателем ленинградской скульптурной школы великим музейщиком С.С. Гейченко, противились установке комовского Пушкина с Ариной Родионовной на месте танцплощадки в центре города. А теперь уже и представить Псков без этого памятника невозможно. Нынешняя академическо-галерейная тусовка плюёт на комовское наследие. Юбилейная выставка классика прошла практически незамеченной, ибо в это время президент Академии Церетели вручил золотую медаль "человеку-собаке" Кулику за скульптурное чучело Толстого, обгаживаемое живыми курами, а многие каналы телевидения с восторгом освещали очередную пакость "постмудерна". Но суета минует, а дело рук Комова будет жить вечно.